Сегодня, 24 сентября, пришла печальная весть о скоропостижной кончине научного руководителя ОИЯИ, академика Владимира Георгиевича Кадышевского.
Он умер на 78-м году жизни.
Владимир Георгиевич Кадышевский родился 5 мая 1937 года в Москве. После окончания Свердловского суворовского училища поступил на физический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова. Научным руководителем его кандидатской диссертации был академик Н. Н. Боголюбов. В 1962 году Владимир Георгиевич поступил на работу в Лабораторию теоретической физики Объединённого института ядерных исследований и проработал там всю жизнь. В 1968 году он стал доктором физико-математических наук, в 1970-м – профессором родного физфака МГУ. С 1987-го по 1992-й годы возглавлял ЛТФ ОИЯИ. В 1991 году его избрали членом-корреспондентом РАН, а в 1992 году – директором Объединенного института ядерных исследований. Он руководил институтом на этом посту до 2005 года. В 2000 году Владимир Георгиевич был избран академиком РАН, в 2002-м – членом Президиума РАН и членом бюро Отделения физических наук Академии. В 2006 году он занял пост научного руководителя ОИЯИ.
Во многом огромными стараниями Владимира Георгиевича на посту директора Объединенного института ядерных исследований в трудные 90-е годы удалось сохранить институт во всей его славе международного научного центра.
Сердце сжимает боль от мысли, что с нами нет теперь этого умного, доброго и заботливого человека. Он умел чувствовать чужую боль и всегда стремился помочь всем, что было в его силах.
Владимир Георгиевич был хорошим рассказчиком и когда-то поведал нам непростую историю своей жизни. Историю о том, как мальчик-суворовец стал физиком-теоретиком. Он очень гордился своим суворовским детством.
В память о замечательном, тонком человеке, нашем большом друге и помощнике сегодня мы снова публикуем этот текст о суворовцах, который незабвенный Владимир Георгиевич Кадышевский дополнил своими личными воспоминаниями.
Будущий генерал
Самыми образованными людьми на протяжении большей части истории человечества были философы, военные и священнослужители.
Философов насчитывались единицы – этот труд был нелегок, и мало было в нем нужды. Зато в профессиях священнослужителей и военных остро нуждалось и государство, и общество. Военспецы вооружались знаниями не только для того, чтобы побеждать противника, но и затем, чтобы уметь быстро восстановить нанесенный врагом урон.
Поэтому не случайно 21 августа 1943 года – в разгар Великой Отечественной войны, за два дня до окончания битвы на Курской дуге – постановлением Совета народных комиссаров СССР «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации» были учреждены 11 суворовских училищ (СВУ). В эти училища на полный пансион принимали мальчиков, чьи отцы погибли на фронте. Тогда же, в старинном городе Ельце появилось Орловское суворовское училище. На земле, которая сотнями лет боролась с нашествиями – то Батыя, то Тамерлана…
Полвека до того в Елецкой гимназии учились будущие писатели Иван Бунин, Михаил Пришвин и будущий философ Сергей Булгаков, а преподавал географию философ Василий Розанов. Волею судьбы оказался в Ельце и москвич Владимир Кадышевский, поступив в 1946 году в Орловское СВУ, которое расположилось в помещении той самой елецкой гимназии. Вот как рассказывает об этом сам Владимир Георгиевич:
– В 1941 году мой отец пропал без вести в боях под Вязьмой, и я в эти непростые годы совсем отбился от рук. Мама увидела единственный выход в том, чтобы отдать меня в суворовцы. Елец был самым близким к Москве городом, где было суворовское училище. Чтобы поступить туда, мы сдавали настоящие приемные экзамены. А нам ведь было по 9 лет…
В Ельце суворовцы жили в одноэтажных домах с печным отоплением. А в сентябре 1947 года Орловское суворовское училище перевели в Свердловск, в здание офицерского пехотного училища, и переименовали в Свердловское СВУ. В столице Урала юным воспитанникам достались просторные кабинеты с широкими светлыми окнами.
Подъем в 6.30 утра, зарядка на улице в любую погоду, конь, фехтование, благородные манеры – в дореволюционной России кадетские училища готовили будущую элиту государства. Суворовские училища в СССР фактически продолжили прерванные революцией традиции. И новых, советских кадетов готовили тоже не только к военному делу.
– Нас действительно обучали, кроме военного дела и всех тех предметов, которые преподавали в обычной школе, еще и музыке, танцам, фехтованию, верховой езде. До сих пор помню моего коня. Его звали Бурный, – продолжает академик Кадышевский. – Как-то наш взвод, став лучшим в учебе, получил право ехать в учебный лагерь верхом. Едем: безукоризненная выправка, карабин набил мозоль на спине. Но: мундиры с лампасами, фуражки с красными околышами – казаки, не иначе! Каждому из нас казалось, что все девушки смотрят только на него. Офицерский мундир в те времена привлекал взоры не только женщин. Помню, как я, курсант-суворовец, приехал на побывку к своим родным в Москву. Шел по улице, и прохожие с уважением смотрели на мою форму. Родственники щупали сукно мундира и говорили: «Будущий генерал…»
На уроках кадету Кадышевскому приходилось скучать – память была специфическая, быстро все схватывал.
Офицеры писали в характеристиках: «Обладает исключительной памятью, поэтому мало работает…»
Все варианты контрольной по математике он решал за 20 минут и выходил из класса.
– Конечно, так мне бы никогда не удалось научиться работать, если бы не дед, – признался Владимир Георгиевич. – Он подарил мне скрипку и на футляре написал, что всю жизнь мечтал научиться играть на этом инструменте, но не довелось. И попросил меня исполнить его мечту вместо него. Делать было нечего. А скрипка требует систематической, напряженной работы… «Скрипка – самая ревнивая подруга», – говорил Петр Васильевич, мой учитель музыки в суворовском училище. Занятия музыкой не были обязательными. (У нас в училище было несколько музыкальных классов, в том числе, скрипичный и фортепианный.) Но я решил, что научиться играть на скрипке – для меня вызов. И этот вызов принял. На музыку времени оставалось мало, и мне разрешили заниматься во время «мертвого часа». Пока никого не было в классе, я упорно отрабатывал технику и трудные пассажи. Когда отпускали в город, в увольнительную, бегал на концерты. Однажды удалось попасть даже на концерт великого скрипача Леонида Когана.
Воспитание дает богатые плоды, когда открывает юному созданию глаза на реальную жизнь, подставляет вовремя плечо наставника и помогает раскрыться творческим и созидательным склонностям натуры воспитанника.
– С детства в моей судьбе играли большую роль мои наставники, – подтверждает Владимир Георгиевич Кадышевский. – Помню, как в училище по ночам мы слушали рассказы наших воспитателей о войне. Ведь родителей нам заменили именно они: офицеры-воспитатели и их помощники – сержанты и старшины. Многие из них получили педагогическое образование до войны и сразу, не успев поучительствовать, ушли на фронт. После войны очень хотели вернуться к любимому делу, которое для них фактически не началось. Это чувствовалось. И они имели перед собой благодарную аудиторию в нашем лице. Говорили с нами о войне почти до утра. Мы часто не высыпались, но каждый раз просили: «Расскажите еще!»
Блестящие успехи воспитанника Кадышевского, особенно в точных науках, убедили его наставников в том, что дорога их ученика – в университет, а не в армию. Известие о пуске первой в мире АЭС в Обнинске застало будущего академика в летнем военном лагере. И он понял, что очень хочет стать непременно физиком и учиться в Московском университете.
Но всех воспитанников СвСВУ, годных к строевой службе, уже заранее определили в офицерское пехотное училище, что располагалось в соседнем крыле здания. Документы из суворовского училища в офицерское передавались без участия воспитанников. Так и вышло, что будущих офицеров отправили на лето в военный лагерь, а аттестаты зрелости вручать и не собирались. А прием в МГУ вот-вот закончится!
– Начальник училища, генерал, обратился в высшую инстанцию с просьбой дать мне «вольную», но получил выговор. Тогда командир нашей роты подполковник Петр Сергеевич Бирюков отпустил меня из лагеря в Свердловск, чтобы я мог самостоятельно добиваться решения моего дела. Но в Свердловске выяснилось, что на моем аттестате зрелости с отметкой о вручении золотой медали не хватает четырех подписей, в том числе нашего генерала. Нужно возвращаться в лагерь – а время приема документов в Москве истекает! – состоявшийся академик до сих пор с волнением вспоминает об тех давних событиях.
Дело завершилось благополучно. Пробел в аттестате с огромным риском для карьеры собственноручно заполнил заведовавший тогда отделом кадров СвСВУ капитан Иван Алексеевич Ревин. И этим взял на себя ответственность за будущие успехи воспитанника училища!
– Я всегда помнил об этом поступке Ивана Алексеевича и понимал, что не смогу его подвести, чего бы мне это ни стоило. – серьезно и откровенно подытожил историю своего кадетства Владимир Георгиевич Кадышевский. – Помня о капитане Ревине, так упорно трудился, что получил серебряную медаль за лучшую студенческую научную работу. Когда спустя 48 лет после тех событий мы встретились с Иваном Алексеевичем в Свердловске, я протянул ему свою визитную карточку (директора ОИЯИ, академика, члена Президиума РАН) со словами: «Иван Алексеевич, это отчет о проделанной работе». И спросил его: «Как вы решились на такой отважный поступок? Ведь рисковали не только погонами – головой!» «Я знал, что так ты принесешь больше пользы Родине», – ответил он.
Академик Кадышевский до последнего дня поддерживал тесные дружеские отношения с бывшими суворовцами его родного училища. Свела его судьба и с бывшими кадетами других учебных заведений. Среди них люди не только военные (скажем, губернатор Борис Громов), но и коллеги-академики (к примеру, академик РАН и РАМН Михаил Давыдов, директор онкологического центра на Каширке), политики (в их числе бывший министр иностранных дел Игорь Иванов), артисты, врачи, музыканты. Кадетская юность закалила мужской характер воспитанников, обострила интерес к окружающему миру.
Обычно принято говорить, что наука работает в пользу военных. Судьба академика Владимира Кадышевского – случай обратный: армия сослужила на пользу науки.